Этот текст опубликован до 24 февраля 2022 года.
В поп-культурной оптике XXI века будущее часто идет рука об руку с катастрофой. Это хорошо видно по заголовкам и сюжетам недавних бестселлеров и блокбастеров. Можно было бы поспешно заключить, что нашим современникам присуще пессимистичное отношение к жизни, но все обстоит чуточку сложнее.
Образ катастрофы в культуре давно вышел за пределы жанра фильма ужасов или философской притчи. С одной стороны, сегодняшнее видение конца света прагматично: режиссеры не только копаются в сложных межличностных отношениях «последних героев», но также продумывают интерфейсы и технические системы, служащие катализаторами сюжета. Материальность, идеология и конфликт в выдуманном мире неразрывно связаны. С другой стороны, после краха модернистских утопий культура отказывается впитывать в себя мечтательность и надежды на глобальное переустройство действительности.
Однако творческое мышление и воображение оказывается востребовано в жанре дистопии. Там, где цивилизация сходит с рельсов стабильного и предсказуемого развития, открывается дорога для стратегов, исследователей и художников. Катастрофа становится поводом для проработки альтернативных социоэкономических моделей и систем управления. Сценарии, в которых детально описывается мир накануне страшного события, помогают сделать будущее более осязаемым и разобраться с реальными проблемами.
Яма, которую мы сами себе вырыли
Одна из таких проблем, которая одновременно лежит в плоскости настоящего и очень отдаленного будущего, касается радиоактивных отходов. Большая их часть поступает с атомных электростанций — в виде отработанного ядерного топлива. Другая часть образуется при добыче и переработке минералов, добыче газа и нефти, производстве тепловыделяющих элементов. У радиоактивных веществ очень долгий период распада, поэтому они представляют опасность для живых существ на протяжении десятков тысяч лет. На сегодняшний день самым надежным способом обезопасить людей от излучения считается глубокое захоронение радиоактивных отходов.
И тут возникает любопытный вопрос: как маркировать такие могильники, чтобы предупредить наших прапрапрапрапрапрапрапра....прапрапрапраправнуков о потенциальной угрозе? Для решения этой задачки в 1981 году в США была созвана специальная экспериментальная комиссия во главе с известным семиотиком Томасом Себеоком. В нее вошли опытные лингвисты, историки, культурологи, антропологи и архитекторы. Тогда казалось, что с местом вопрос уже закрыт: изучив множество удаленных локаций по всей планете, первый в мире глубокий могильник для радиоактивных отходов ученые предложили построить под горой Юкка, расположенной в 160 км от Лас-Вегаса. Монолитная и прочная вулканическая порода идеально подходила для этой цели. Оставалось только разобраться с дизайном сооружения и предупреждающих знаков, которые находились бы на поверхности.
Сперва приглашенные эксперты собрали список известных сооружений прошлого и сохранившихся памятников культуры, которым удалось благополучно отправить послание через века. Далее они попытались проанализировать, благодаря чему мы сумели быстро догадаться о смысле этого послания. Среди рассмотренных примеров были египетские пирамиды, Стоунхендж и Розеттский камень. Как легко догадаться, ученые прежде всего отметили масштабность сооружений — чтобы заполучить внимание случайного прохожего или искателя приключений, объект должен быть большим. Если быть точнее, он должен превышать человеческий рост примерно в два раза, отмечает доктор археологических наук Морин Каплан. По наблюдениям ученой, сооружения именно таких габаритов чаще всего остаются нетронутыми, в то время как более мелкие культурные артефакты часто переносят в музей. При этом у монолитного объекта гораздо меньше шансов в целости провести десятки тысяч лет. Конструкции, состоящие из нескольких частей, более надежны. У того же Стоунхенджа сегодня не хватает трети камней, однако мы можем мысленно достроить исходную конструкцию, глядя на расположение сохранившихся блоков. Главное, чтобы элементы находились достаточно близко друг к другу и составляли единую архитектурную композицию, которую можно окинуть взглядом. В противном случае, контур охраняемой территории может стать нечитаемым.
Символы и надписи имеет смысл выдалбливать в камне, а не наносить на поверхность: чтобы ничего не отвалилось и не трансформировалось со временем. Каплан и ее коллеги сходятся на том, что сообщение стоит дублировать с помощью различных носителей и разных символьных систем, ведь языки быстро меняются и даже умирают. Здесь можно вспомнить Розеттский камень: именно благодаря одинаковому тексту на трех языках археологи смогли восстановить недостающие фрагменты и прочесть послание целиком. Каплан предлагает использовать шесть официальных языков Европейского союза и сделать две надписи — одна будет короткая и простая, вторая — более подробная. Содержание первой ученая видит так: «Опасность. Не копайте здесь. Радиоактивные отходы».
Антрополог Дэвид Гивенс в целом разделяет мнение коллеги и добавляет, что хорошо бы ориентироваться на четыре основных уровня коммуникации:
1. Информация («Это сделано людьми, это важно»)
2. Предупреждение («Опасность!»)
3. База («Эта штука очень старая, и когда-то ее использовали в промышленности»)
4. Подробности («Тут лежат радиоактивные отходы — не трогайте их до 11 996 н. э., иначе…»)
По мысли Гивенса, каждая из надписей выполняет определенную функцию, а все вместе они складываются в единое сообщение. Потенциальный мародер, застройщик или искатель приключений, увидев первые две строчки, либо покинет территорию, либо найдет специалиста, который поможет ему расшифровать остальные послания.
Contributors to Wikimedia projects
Впрочем, доверие к словам продемонстрировали далеко не все эксперты, и такое сомнение вполне оправдано: по оценкам ЮНЕСКО, к концу XXI века около половины языков, на которых сегодня говорит население Земли, исчезнет. С пиктограммами дело обстоит не намного лучше: согласно исследованию Международного агентства атомной энергетики, всего 6% наших современников знают, что черный трилистник на желтом фоне символизирует радиацию.
Скептики выдвинули альтернативные форматы для сообщения в будущее: например, польский писатель-фантаст Станислав Лем предложил регулярно запускать в космос спутники, которые передавали бы на Землю геоданные мест с радиоактивными захоронениями. Физик Филипп Зоннтаг посоветовал зашифровать информацию о локации и ее потенциальной опасности в ДНК растений, высаженных по периметру могильника. А писатель Франсуаза Бастид и семиотик Паоло Фаббри подумали о том, что можно вывести породу кошек, чья шерсть светилась бы при приближении к источнику радиации. В основе шести других дизайн-решений лежал принцип «угрожающей» архитектуры — кто-то хотел покрыть обломками всю территорию над могильником, кто-то выступал за огромные каменные «шипы» и прочие острые формы, другие предлагали создать иллюзию тяжелой конструкции, которая грозила бы обрушиться в любой момент. Был и вариант лабиринта, где стены расположены так близко друг к другу, что между ними невозможно протиснуться.
Анализируя выдвинутые предложения, теоретик культуры Келли Андерсон отмечает, что большинство авторов в своих эскизах так или иначе обращаются к идее неравномерности, неупорядоченности (irregularity). Получается, на визуальном уровне эксперты приравнивают техногенную катастрофу к беспорядку.
"В логике архитекторов-футуристов нерегулярные и агрессивные формы способны «отпугнуть» наших далеких потомков и заставить их обходить опасную территорию стороной."
Однако Андерсон критикует подобный подход: по ее мнению, так можно добиться и ровно противоположного результата, ведь люди склонны избавляться от того, что их раздражает. Она приводит в пример случай со скульптурой Ричарда Серра Tilted Arc, которую в 1981 году разместили перед зданием Federal Plaza в Нью-Йорке. Местные офисные служащие и случайные прохожие были крайне недовольны масштабной инсталляцией, рассекавшей площадь на две части. В конце концов, в 1989 году огромную металлическую «стену» распилили на три части и демонтировали. Исследовательница указывает и на еще одну возможную проблему: если использовать чересчур упрощенный символьный язык, теряется важный контекст — и сообщение может быть интерпретировано неверно.
Светящиеся котики и растения-спецагенты в топ-5 лучших предложений по версии комиссии, увы, не попали. Зато одним из наиболее убедительных эксперты посчитали концепцию Себеока, который предложил создать атомное монашество (nuclear priesthood). Оно должно было работать по аналогии с устной традицией католической церкви. Группа просвещенных добровольцев проводила бы регулярные обряды и передавала бы из поколения в поколения знание о радиоактивных отходах и их опасности.
Тщательно обсудив все варианты, эксперты решили остановиться на наиболее предсказуемом и проверенном: во-первых, многократно продублировать послание, во-вторых воздвигнуть масштабный монумент из нескольких каменных блоков, в-третьих, на камнях высечь информацию о могильнике на нескольких языках, в-четвертых, вокруг монумента соорудить стены, затрудняющие проход к локации.
Чуть позже аналогичный коллективный брейнсторминг провели во Франции среди местных ученых. Семиотик Флориан Бланкер выдвинул предложение, схожее с мультиуровневой системой Гивенса, только вместо слов в его версии используются пиктограммы. По мнению Бланкера, если и существует универсальный знак, значение которого легко угадать вне зависимости от культурного и исторического контекста, то это изображение человека.
Ученый придумал «праксеологическое устройство»: оно не основано ни на одном из существующих языков и создано для передачи конкретного сообщения. Совокупный смысл символов зритель постигает по мере знакомства с каждым новым изображением. Проект Бланкера предполагает строительство сети подземных коридоров, на стенах которых будут нанесены пиктограммы с фигурой человека. В начале человечек на картинках просто шагает (то есть дублирует действия нежданного посетителя могильника). Ближе к концу туннеля находится лестница, а под ней — дыра. Рядом на стене расположены две пиктограммы: на круглой человечек цепляется за лестницу, на треугольной — игнорирует ее и падает в яму. По замыслу семиотика, продвигаясь дальше по коридору, посетитель постепенно понимает: на картинках круглой формы — рекомендуемые действия, а на треугольных знаках — то, чего стоит остерегаться.
Не исключено, что каждая из стран, где будут размещаться глубокие захоронения радиоактивных отходов, однажды придумает собственную версию послания в будущее, однако пока до воплощения в жизнь увлекательных фантазий архитекторов и семиотиков еще далеко.
Яма, которую никто не решается вырыть
Хотя место для первого в мире могильника радиоактивных веществ было определено давно, сегодня его строительство в Неваде заморожено. Объект находится на федеральной земле, и решение о его запуске зависит в том числе от одобрения администрации штата. Две трети местных жителей называют проект несправедливым и выступают против него, поскольку в самой Неваде атомных электростанций никогда не было. Масло в огонь периодически подливают и чиновники. В заявлении властей штата от 2019 года говорилось, что проектируемое захоронение расположено в сейсмически активной зоне, а значит, размещать там радиоактивные отходы — опасно. На государственном уровне строительство то поддерживают, то тормозят: обсуждения начались еще при Рейгане, в активную фазу проект вошел при Буше, но был приостановлен при Обаме. Трамп во время своего президентского срока высказывался и за, и против. Сторонники действующего президента США Джо Байдена возобновлять строительство могильника не планируют.
Протестами проекты могильников встречают и в других странах — такая ситуация наблюдается, например, во Франции и Германии. На сегодняшний день единственным государством, утвердившим строительство бункера для глубокого захоронения радиоактивных отходов, является Финляндия. Там бункер планируют открыть к 2025 году. Случится ли это в действительности, увидим через четыре года.
Пока же из-за многочисленных бюрократических и логистических проволочек, а также колебаний политического характера, все те токсичные вещества, которые давно следовало бы отправить куда-нибудь подальше от всего живого и дышащего, находятся во временных хранилищах. Временные — читай: непрочные, это все равно что бомба замедленного действия.
Вообще, могильники — не единственный способ «избавиться» (на самом деле, спрятать) от опасного излучения. Одно из оптимальных решений связано с переработкой и повторным использованием ядерного топлива. Так сегодня отчасти и поступают в Великобритании, Индии, России и Китае. Есть только одно существенное «но»: этот процесс не может повторяться бесконечно. К тому же, при таком раскладе все равно остаются опасные отходы, пусть и в меньших объемах. Плюс нужно обеспечивать транспортировку отработанного топлива — это отдельная, трудная и дорогостоящая операция.
За последние несколько десятилетий ученые и инженеры изучили и другие методы — в частности, были идеи отправлять отходы в космос, изолировать их в искусственных горах или на удаленных островах, скидывать в океанские пучины или закапывать в зонах вечной мерзлоты. Ни один из перечисленных вариантов не признали целесообразным.
К наиболее перспективным способам сейчас относят трансмутацию — это технология, позволяющая снизить радиотоксичность с помощью лазеров, но ее еще предстоит доработать и испытать. По утверждению физика Жерара Муру, получившего нобелевскую премию за открытие этой технологии, на реализацию идеи в индустриальных масштабах могут уйти десятки лет.
Экологи и экоактивисты боятся, что в итоге страны, которые произвели радиоактивные отходы, финальное пристанище для этих самых отходов построят в самых бедных и зависимых от внешней помощи регионах.
Яма, в которую страшно хочется заглянуть
У ситуации вокруг могильников есть и еще одна неожиданная сторона. Места, где когда-то случилась или грозит случиться крупная катастрофа, для некоторых людей овеяны романтическим флером. Хиросима и Чернобыль привлекают любителей предаваться думам об экзистенциальности бытия. В будущем подобная трансформация — из зловещей охраняемой территории в туристическую достопримечательность — может произойти и с местами захоронения радиоактивных отходов. Научное сообщество такой перспективы страшится, а вот политики, похоже, ее приветствуют.
К примеру, в США существует традиция дважды в год открывать для посещения the Trinity Site — тот самый полигон, где впервые провели испытания атомной бомбы. В заранее объявленные дни туда может попасть любой желающий — бесплатно и без предварительной записи. Беременным женщинам и детям вход не воспрещен. Правда, американские военнослужащие, которые проводят там экскурсии, оговариваются, что посетители сами несут ответственность за свой выбор.
Еще один кейс: в июле 2019 года президент Украины Владимир Зеленский объявил о плане превратить Чернобыль в туристическую достопримечательность, финансируемую государством. В каком-то смысле, решение закономерное: так можно и имидж региона подправить, и заработать заодно. Все равно сталкеры территорию уже давно освоили.
Во Франции же похожую ситуацию попытались обустроить несколько иначе: там источник радиации скрыли от посторонних глаз, а мемориальный музей Марии Кюри перенесли в другое место. Помещение бывшей лаборатории ученой находится прямо посреди жилого массива, на берегу Сены. Толпы туристов были перенаправлены в более безопасную локацию, но само место так и осталось нетронутым. Здание обнесли массивными стенами с колючей проволокой и установили по периметру камеры наблюдения. Насколько такие меры эффективны, сказать сложно.
Возможно, самый острый вопрос сегодня состоит вовсе не в том, как предупредить последующие поколения об опасности; куда важнее понять, за кем последнее слово, кто будет нести ответственность за происходящее на опасной территории. Сейчас такие проблемы регулируются на национальном уровне, но эффективно ли их решать, так сказать, в частном порядке? И не пора ли странам обновить правовую базу, учитывая риски, связанные с новым видом туризма? Ведь если ящик Пандоры откроется, последствия отразятся на всей нашей планете.
