Когда летом 2023 года мне пришлось дистанционно оплачивать счета за квартиру в России, я столкнулся с опытом, который я бы описал как “цифровая завеса”. Такую метафору я противопоставляю идее “железного занавеса”: не то чтобы контакт невозможен, но его условия технологически опосредованы возможностью включать и отключать VPN, получать смс, находить способы дистанционно общаться с ЖКХ и вносить показания счетчиков. Инфраструктурные основания интернета особенно заметны, когда речь заходит о взаимодействии с государственными сайтами из-за границы.
То, что может ощущаться из-за границы как завеса, внутри российских границ теряет такую эфемерность – совокупность государственных политик на уровне контента и инфраструктуры, банковских и технологических санкций формирует положение, в котором миллионы россиян отрезаны от участия в глобальном цифровом капитализме. Западные (и не только) стриминговые сервисы, облачные хранилища, хостинги серверов и даже платные VPN сложнее получить, если ты находишься внутри России. Одновременно с этим огромное количество россиян, вероятно, никогда и не пользовались подобными сервисами и платформами, учитывая локальное количество альтернатив, часто так или иначе подконтрольных государству. Для них того исторического промежутка, в котором Россия и цифровой капитализм были частью одного мира, никогда и не было, особенно пока он не закончился.
В такой ситуации говорить о будущем кажется странно: будущее как будто предполагает у мыслящего и действующего значительную способность менять мир вокруг себя. Такие разговоры также изрядно изъелись фразами об образах будущего и методологиях форсайта. Вместо этого я хочу поговорить о надеждах об интернете и на него – они по своей натуре менее амбициозны.
Начать говорить о надеждах стоит с обсуждения того, как они были устроены до этого. Значительная часть продемократических публичных дискуссий, политических кампаний и активистской деятельности в России за последние примерно двенадцать лет была организована вокруг противостояния последовательному усилению контроля государства за интернетом, различным авторитарным и репрессивным практикам – шире, процессу «суверенизации рунета», не просто звонкого сочетания, но инфраструктурной трансформации.
В российских и зарубежных медиа и исследованиях интернета в России такой авторитарный и суверенный интернет стал предметом множества статей, книг, дискуссий, поэтому здесь я позволю себе приостановить рассказ этой истории, чтобы сказать о надеждах и интернете вне рамок дискуссии об авторитарном и суверенном. Я делаю это не потому, что считаю такие обсуждения неважными или ошибочными. Такая приостановка необходима, прежде всего, чтобы поставить вопрос о том, на какой интернет мы смеем надеяться. Менять угол зрения публично подобным образом нелегко, поскольку интернет в России никогда не находился в более изолированном, политически и инфраструктурно контролируемом положении. Я решаюсь на это из предположения, что нет никакого времени «после» думать о надеждах, кроме здесь и сейчас.
Несмотря на эту временную приостановку разговора в терминах авторитарности и суверенности, я разделяю с авторами этого дискурса ценность в своих надеждах – интернету в России важно быть демократичным. Ключевое различие же скорее в том, что на траектории этих изменений я предлагаю смотреть иначе.
Существует ли «нормальный интернет»?
В своей лекции социолог и политический теоретик Григорий Юдин говорил о демократии в России – её истории и тех теоретических основаниях, на которых выстраивались представления о ней, начиная с перестроечного периода. Среди прочего, он показал, каким образом представления о демократии были информированы, с одной стороны, сцепкой политического и рыночного либерализма, в котором последний играл доминирующую роль, а с другой стороны – представлениями о политическом режиме как спектре между авторитарными и демократическими политическими формами. В этом смысле движение к демократии понимается как линейная история, складывающаяся благодаря постепенному развитию рыночных отношений и появлению среднего класса.
С надеждами на демократию в России связывались и мечты о «нормальной стране»: если бы можно было вступить на этот путь транзита, выстроить подходящие для демократии институты или избавиться от плохих людей во власти, то все бы стало «нормально». Такое представление предполагает, что надежды на социально желаемое устройство имеют лишь одно воплощение.
Когда речь заходит о дискуссиях, политической и активистской деятельности вокруг интернета в России, то в них можно проследить похожую подкрепленность такой парадигмой «нормальности». Авторитарный интернет в России противопоставлялся (ещё более авторитарному) в Китае и (более демократическому) в западном мире, с течением времени тяготея к первому полюсу. Подобное мышление об интернете структурирует дискуссии независимо от того, кто их ведёт, и каких политических позиций эти люди придерживаются. Так, российские чиновники также любят рассуждать о регулировании интернета или искусственного интеллекта, помещая свою страну между Китаем и Европой (хотя избирательность их сравнения, конечно, зачастую лукава).
Однако не только либеральная демократия в самом ядре западных стран, как указывает Юдин, начинает демонстрировать предполагавшиеся в теории трансформации, но и интернет также для многих людей в этих странах утратил эту ауру свободы, неограниченной коммуникации и демократического потенциала, с которыми он был так связан примерно с 1990-х до второй половины 2010-х годов. Ещё в 2013 году журнал The Economist предложил понятие «техлэш» (techlash) – это переход от более оптимистичного восприятия цифровых технологий к настороженному и местами негативному. Обаяние Кремниевой долины среди части политических элит и общественности западного мира было подточено такими публичными скандалами как разоблачения Сноудена, дело Cambridge Analytica, расследованиями о роли Facebook в геноциде в Мьянме, скандал Facebook Papers и другие. Этот список можно продолжать очень долго. И если в 1993 году обложку журнала Wired, чуть ли не самого известного ресурса про IT, украшали шифропанки, то в 2021 году там была Тимнит Гебру – исследовательница, уволенная из Google из-за своих работ по теме этики искусственного интеллекта. Говорят, что интернет сломался: глава консорциума Всемирной паутины Тим Бернерс-Ли поставил ему такой диагноз в 2019 году.
Конкретный анализ причин, стоящих за проблемами технологической индустрии, – отдельное дело. Однако и без этого анализа причин можно увидеть, что никакого «нормального интернета» как настройки по умолчанию тоже нет, а траектории перехода к демократическому интернету также будут иные. В этом смысле противостояние цензуре и различным ограничением может являться необходимым, но недостаточным условием для формирования демократического интернета в России. Ведь сам вопрос о сущности «демократического интернета» остается принципиально политически открыт. И если это так, то возникает вопрос: какую форму могут иметь надежды на демократический интернет?
Стоит ли надеяться на суверенитет?
В контексте Европейского союза надежды на демократизацию интернета и шире технологической индустрии в целом стали связываться с новыми законодательными инициативами, касающимися регулирования данных, платформ, алгоритмов, интернет-инфраструктуры. Эти различные инициативы, часто собираются под понятием “цифрового суверенитета”. Такие процессы изнутри западных стран описываются наблюдателями как политическая борьба между (над)национальными государствами и образованиями и технологическими компаниями за власть и автономию. Если в России у большинства продемократических настроенных политических сил словосочетание “цифровой суверенитет” вызывает как минимум настороженность, то в европейском контексте дело обстоит иначе – политическая заряженность этого слова может быть, среди прочего, и демократической. Без сомнения, уравнивать конкретные политические курсы суверенитета в России и Европейском союзе было бы аналитической ошибкой, но общность слова показывает контрасты, которыми на практике может наделяться схожая идея.
На описанное выше состояние интернета в ядре западных стран у многих может возникнуть закономерное возражение – нам бы их проблемы. Если бы интернет в России можно было бы освободить от текущего политического давления и инфраструктурных ограничений, то затем можно было бы думать, что делать дальше. Однако в идее того, что обсуждать и решать проблемы нужно последовательно, присутствует та же идея линейного развития и прихода к слабо обрисованной «нормальности». Более того, это предполагает, что все страны адресуют эти вопросы из одинаковых позиций. Глобальный характер технологических компаний, ставших монополиями, – одна из главных причин, почему просто воспроизвести, например, европейский подход, даже при наличии исторического шанса, не получится. Все же для оказания такого давления и амбициозных законодательных проектов часто необходимо крупное рыночное присутствие технологической компании в стране, расположение её в твоей собственной юрисдикции, политическое влияние на международной арене. Эти и иные обстоятельства в текущих условиях явно не распространяются на все страны, где такие компании работают. Считать по умолчанию, без всяких уточнений, что случай России здесь будет исключением, было бы странно.
Российское гражданское общество и цифровые суверенитеты
Более того, из наличной практики уже понятно, насколько неоднозначны отношения у российского гражданского общества с западными большими технологическими компаниями. К примеру, Ольга Бронникова и Анна Зайцева исследовали отношение к продуктами Google в российской некоммерческой и активистской среде в контексте цифровой безопасности. Они показали, что если в западном гражданском обществе IT-компанию часто упрекают как одного из главных представителей «надзорного капитализма», то изнутри России на Google смотрят иначе. Ведь работницы некоммерческих организаций, эксперты тренингов по цифровой безопасности постоянно вовлечены в соотнесение рисков от коммерческого надзора и проблем с безопасностью с ограниченностью своих ресурсов, недостатка экспертизы, разнообразных угроз от государства. Такие дилеммы российских тренеров по цифровой безопасности и активистов в области цифровых прав отличны от беспокойств их коллег на Западе из-за наложения национального контекста, институциональных ограничений и исходящих угроз от государства. Для российского гражданского общества не пользоваться продуктами западных технологических компаний при всех их недостатках – это большой вызов.
И это происходит не в последнюю очередь из-за тех угроз, что несёт использование IT-продуктов, ассоциированных с государством. Эти сложности также позволяют понять, почему изнутри российских публичных дискуссий, политической и активистской деятельности состояние и возможные надежды на интернет вне борьбы с суверенным рунетом не проблематизировались так часто. Такие платформы часто были ситуативным союзником для предметной политической борьбы. Преходящий характер такого союза, однако, можно увидеть, почитав недавнее письмо российских правозащитников о случаях удаления оппозиционного контента в YouTube.
После начала полномасштабных военных действий в Украине степень зависимости стала лишь более очевидна. Так, в отчете от International Republican Institute документируется, что следование санкционным режимам со стороны западных IT-компаний скорее ослабило российские гражданские группы и независимые медиа, нежели помогло бороться с пропагандой и дезинформацией. Это выражается в потере у гражданского общества доступа к инструментам монетизации, программному обеспечению, проседанию контента в выдаче Google поиска и трафика в социальных сетях в целом.
Таким образом, если для европейских гражданских групп и политиков сочетание «цифровой суверенитет» – это история про противостояние с компаниями, для российского государства – противостояние одновременно и западным правительствам, и компаниям, и части оппозиционно настроенного гражданского общества. Для каждого из этих акторов такое противостояние с российском государством работает по-разному, несводимо к другим двум. Так, оказывается, что цифровой суверенитет – это история планетарного масштаба, разворачивающаяся для акторов в зависимости от их конкретной позиции. В этом смысле возможность цифровой автономии для российского гражданского общества на его собственных условиях – есть результат отношений и российского проекта по суверенизации, и политик западных стран, и действий глобальных технологических компаний.
Осмелиться на надежду
Мыслить надежды и демократический интернет за рамками разговора об авторитарности означает, таким образом, сразу несколько вещей. Во-первых, это учет того, что несмотря на ситуативную важность политического противостояния, вопрос о желаемом видении не снимается. Во-вторых, сомнение в тропе «нормальный интернет» как окончательной цели политической и гражданской деятельности вокруг интернета. В-третьих, признание, что политика вокруг интернета выстраивается из определенных позиций, и различия в них ограничивают возможности для воспроизводства сценариев, взятых из опыта других стран.
Точно так же, как построение демократии в России, какой бы она ни была, есть политический вопрос, тесно связанный с мышлением об общем благе, так и надежды об интернете в России не могут избежать подобного политического поворота. Такое мышление в том числе потребует уточнения вынесенного в заголовок лукавого местоимения «мы». Интернет в России – внутренне разнообразная, исторически изменчивая сущность. Григорий Асмолов и Полина Колоризиди показали, что интернет в России связан, но не идентичен Рунету как понятию, отсылающему не к интернету в пределах государственных границ, а к языковой и культурной общности. С новыми волнами эмиграции эта линия история получила продолжение. Более того, история интернета России также имеет примеры несвязанных с русским языком сообществ, например, Татнет – и даже если они неактивны сейчас, это не значит, что так будет (или должно) продолжаться и дальше. Все эти обстоятельства важны, поскольку они задают контуры для разговора о том лукавом «мы», что имеет надежды на интернет.
Разветвленное прошлое и культурное разнообразие, присущее интернету в России, может, таким образом, стать одним из источников для размышлений о таком общем благе. Это также означает необходимость создавать и вовлекаться в новые проекты, которые могли бы задавать форму для таких надежд. Это не обязательно работа, которую нужно начинать совсем сначала. Существуют примеры сборников про значимые технологические проекты гражданского общества в России или же образы будущего того, как жизнь с технологиями может быть устроена. Они же помогают понять специфику позиций, из которых такие видения можно выстраивать. В этих примерах не заключены все ответы, но они дают надежду осмелеть.
